КАМЕННЫЙ ГОСТЬ

Часть I

Он размахивал финкой перед самым моим носом, а я не мог пошевельнуться.

Вся комната задрожала, как будто падали камни... Это открылась дверь, и вошел Воровский. Он шагал тяжело.

– Ты что моих друзей обижаешь? – спросил он Беспризорника.

– Я не обижаю, – сказал Беспризорник. – Я так... мы играем! – Он спрятал нож в лохмотья.

– Это мой друг, – сказал обо мне Воровский.

– Вы Воровский? – спросил я.

– Какой Воровский? Я Виленкин...

– Какой Виленкин?

– Детский доктор Виленкин, – сказал он с улыбкой.

Он надел белый халат и сел ко мне на кровать. Он наклонился совсем близко. И Беспризорник наклонился.

– Зачем он лезет? – кивнул я на Беспризорника. – Он меня обижает!

– Как так обижает? – удивился Воровский-Виленкин. – Это же твой папа! Иосиф!

Я внимательно смотрел на Беспризорника... От напряжения заболела голова... Беспризорник улыбнулся, и вдруг я увидел, что это действительно Иосиф!

– Открой рот и скажи «а». – Человек в халате мял мне глаза. – Глаза воспалены, – сказал он отцу.

Он откинул одеяло и заголил на мне рубашку.

– И сыпь, – сказал он. – Это корь...

– А все-таки вы – Воровский! – сказал я. – Зачем вы обманываете?

Воровский подмигнул и приложил палец к губам.

Позади стояли родители. У них были очень грустные лица. Потом они все вышли, и я остался один.

В комнате было сумрачно. «Что сейчас – вечер, утро?» Сколько я так лежал один, я не знаю...

КАМЕННЫЙ ГОСТЬ

Часть II

Снова задрожала комната: это опять вошел Воровский. Теперь он был без халата.

– Так вы все же Воровский? – спросил я тихо.

– Конечно! – шепнул он. – Говори мне «ты»!

– А почему вы... ты сказал, что ты Виленкин?

– Неудобно при родителях. – Он опять сел на кровать. – Они могли испугаться...

– Почему?

– Я же Памятник!

– А ты живой?

– Для тебя я живой...

– Почему – для меня?

– Потому что я тебя люблю!

– Я тебя тоже люблю! – сказал я радостно. – Очень!

– Я это знаю. Потому я и пришел...

– Можно, я тебя потрогаю?

– Потрогай. – Он придвинулся ближе.

Я потрогал складки на рукаве – они были твердые! И холодные!

– Ты – камень? – спросил я тихо.

– Камень! – улыбнулся Воровский. – Я всегда был камень!..

– Как – всегда? Ты же был человек?

– Конечно, человек! Но твердый как камень! Большевики все как камень...

– Ты никогда не плакал?

– Никогда! – твердо сказал Воровский.

– И когда тебя убили?

– Тогда я просто не успел бы, даже если б захотел.

– А почему они тебя убили, а ты не убил?

– Стреляли сзади, – сказал Воровский. – В спину...

– И отец говорил – в спину... Ты их не видел?

– Я их увидел потом...

– Как – потом? Мертвый?

– Я уже был мертвый, но еще мог видеть... некоторое время.

– Разве мертвые видят?

– В первые мгновения... вернее, в последние!

– Расскажи, как это все было! – попросил я. – Мне Иосиф рассказывал, но я хочу, чтобы ты...

– Я ужинал... – начал Воровский.

Но я его тут же перебил:

– Ты разве не воевал? На коне с шашкой?

– Все бывает гораздо проще, – усмехнулся Воровский. – Я просто ужинал в ресторане... А убийца сидел за соседним столиком. Белогвардеец Конради. Я его, конечно, знал, но не знал, что он будет стрелять вот тут, в ресторане, в спину...

– А я думал, что тебя убили на войне! – сказал я. Я был немножко разочарован.

– Там и была война! – сурово сказал Воровский. – Дипломатическая! Меня преследовали на каждом шагу!

– Значит, мы тоже будем на войне? Когда поедем за границу?

– А как же!

– И нас могут убить?

– Вполне...

Это мне понравилось. Не то, что меня могут убить, а то, что я буду там на войне! Ведь мы скоро поедем в Берлин!

– Ну, а дальше? – спросил я.

– Что же дальше... дальше он встал и выстрелил... Падая, я обернулся и увидел его, белого офицеришку! К нему подскочили, обезоружили... Он, подлец, еще требовал, чтобы оркестр сыграл траурный марш... Потом я умер... Вот и все!

– Тебе было больно?

– Он обточил пулю, и она разорвала мне внутренности!

Минуту мы помолчали.

– А я бы, как только увидел их в ресторане, сразу бы подошел и убил первый! – сказал я.

– Так нельзя, – улыбнулся Воровский. – Игра должна быть честной!

– Они же убили нечестно!

– На то они и подонки!

– Их много?

– Много, – сказал Воровский. – И чувствуют они себя там вполне свободно... Не то, что мы, красные... Но революция и там победит! Когда ты вырастешь, везде будет по-другому... А теперь мне пора!

– Куда?

– На пьедестал! А то заметят, что меня нет...

– И что тогда?

– Ну, неудобно все-таки... Я ведь должен стоять во дворе! Теперь моя такая работа...

Он встал. Мне стало грустно, что он уходит.

– А ты еще придешь?

– Приду! Письма ты хорошие мне писал...

– А ты все прочитал?

– Все до одного! – серьезно сказал Воровский.

– А как ты понял мои буквы? Мама ведь не понимает мои буквы!

– Любая буква – условный знак, – объяснил Воровский. – Просто я разгадал твои знаки! Спасибо тебе!

– Пожалуйста! И тебе спасибо – за то, что ты их разгадал!

– Пожалуйста! – сказал Воровский.

– Так ты приходи!

– Непременно!

КАМЕННЫЙ ГОСТЬ

Часть III

Я лежал за ширмой и когда просыпался, все время пил – как рыба. Есть не хотелось. Дни и ночи слились для меня в бесконечный серенький вечер. И то с перерывами. Потому что временами я куда-то проваливался, где вообще ничего не было. Иногда я видел маму, иногда Иосифа, иногда доктора. Но странно: я никогда не видел, как они приходили и уходили, – они появлялись и исчезали, как в кино «Великий немой». Я и сам был, как Великий немой.

Ни Гизи, ни Вовка, ни Ляпкин Маленький не появлялись. Им нельзя было меня видеть, потому что они могли от меня заразиться. Они были где-то там, за стенками, в карантине. Карантин – это не комната. И не дом. Но все равно в нем сидят. Сидят долго и скучно. Это очень неприятная вещь – карантин. Они только иногда передавали мне приветы. Но что мне было толку от их приветов? Я эти приветы «складывал под кровать», как говорил Иосиф. Но от этого было» не легче. Правда, после первых дней мне стало немножко легче: серо-буро-малиновое оставило меня в покое. Потому мне и было скучно, что стало легче. Я теперь мог думать. И я все время думал. О Дике. И о Гизи. И о Вовке. И о Ляпкине Маленьком. О том, какие они все разные. И о Берлине я тоже думал. Что мы скоро туда поедем, и там у нас будет дипломатическая война. Вот будет интересно! Только нас-то они не убьют, фашисты! Фига с два! Мы их сами убьем! Мы все время будем оглядываться, чтобы нам не выстрелили в спину. Мы будем всегда начеку! Главное – это быть начеку...

И о Воровском я тоже думал. Он заменял мне теперь всех друзей. Я его все время ждал. Когда он приходил, мы разговаривали. О чем? Да обо всем! О революции. И просто о жизни. И даже об игрушках. И странно – его слова очень похожи были на слова Иосифа. Он говорил все почти то же самое, что Иосиф. Но вместе с тем это и не странно: ведь они оба дипломаты, наркоминдельцы. Они вместе работали за границей, в разных странах, и там подружились, я же вам говорил. Когда люди вместе работают и дружат, они почти всегда друг на друга похожи. Не внешне, конечно, а внутренне. Так сказал Воровский. И Иосиф тоже так говорит. А Воровский сказал, что мы все одного поля ягода. Красные ягоды большевистского поля – вот мы кто такие!

Родители тоже слышали, как я разговаривал с Воровским. Только они его не видели. И поэтому они называли мой разговор бредом. Я им говорил:

– Вон Воровский! Вон он стоит! Неужели вы не видите?