Я стаскиваю к двери стулья и чемоданы. Развиваю бурную деятельность, не выпуская из рук ножа. Пусть беспризорник видит, если он подглядывает! Два стула я кладу перед дверью на пол, на них нагромождаю еще два, а перед стульями ставлю на ребро два пыльных чемодана, выволочив их из-под кровати.

Я так устал, что даже вспотел. Но теперь мне не так страшно – баррикада все-таки!

Я сажусь перед баррикадой на пол, лицом к двери, скрестив ноги, как Зусман, когда он сидит на столе и шьет. Зусман говорит, что это значит «сидеть по-восточному». Так ноги не устают. Ну что ж! По-восточному так по-восточному!

«Вот-так-так, вот-так-так, вот-так-так!» – удивляются часы.

– А вы не хитрите, дорогие! – говорю я часам. – Не хитрите! Бросьте хитрить! Баррикада готова! Суньтеся кому охота!

Бедный беспризорник! Как он тогда испугал меня, в моем детском воображении! А сам он в это же время, наверное, тоже сидел где-нибудь один и дрожал от страха и голода... Только не в комнате он сидел, а где-нибудь в полуразрушенном доме или в остывшем котле, в котором варят асфальт.

Мне отец потом много рассказывал про беспризорников – о том, что это несчастные дети, наследники войны, голода и разрухи. Советская власть ими заботливо занималась, сам товарищ Дзержинский ими занимался: устраивал их в детские дома и на работу. И вскоре многие из них нашли свое место в жизни. Но в те дни, о которых я здесь говорю, я еще этого не понимал. А все непонятное пугало. Тем более, что я боялся оставаться один...

Мама потом сказала, что они с отцом так и нашли меня спящим на полу перед забаррикадированной дверью, с ножом в руке...

ИЩИТЕ ЖЕНЩИНУ

– Ну, что тебе подарить? – спрашивает в третий раз Зусман. Он зашел к нам на чашку чая и вдруг пристал со своим подарком.

– Ничего не надо! – говорю я мрачно.

– Что с тобой, Юра? – Мама смотрит на меня растерянно.

Скоро лето, и Зусман хочет мне что-нибудь подарить. К лету...

– Липа Борисович тебя любит! Ты же знаешь! Почему ты так невежлив?

– Молодой человек стесняется! – говорит Зусман. – Ну, так что тебе подарить?

– Ничего...

– В конце концов, это некрасиво! – сердится мама. – Отвечай! Слышишь? Надо быть вежливым!

Я молчу. Мне становится жарко. Они же ничего не знают! Эх! Если бы они знали! Они бы так со мной не разговаривали! И ничего Зусман не хотел бы мне подарить.

– Ничего! – говорю я отчаянно-мрачно.

– Это просто возмутительно! – говорит мама. – Сейчас ты пойдешь и встанешь в угол! Ну?

– Подождите, мама! – говорит Зусман. – Он сейчас скажет! Правда, ты скажешь? Ну, что тебе подарить? Ты ко мне хорошо относишься?

– Хорошо! – говорю я.

– Ну, вот видишь! И я к тебе хорошо! Мы друзья?

– Друзья! – Я смотрю в пол.

– Ну, так что тебе подарить?

– Ничего! – ору я. – Ничего! Ничего! Ничего!

И я начинаю плакать.

Мама встает со стула. Она берет меня за руку и ведет в угол возле окна, к батарее. Я иду твердо, сжав кулаки. Пусть будет так, но сказать я ничего не могу.

– Здрасте пожалуйста! – смущенно произносит Зусман. – Такая неприятность!

– Безобразие, а не неприятность! Постоит в углу и поймет!

– Напрасно, – говорит Зусман. – Не делайте этого! В конце концов, я ему и так что-нибудь подарю!

– Ничего подобного! – говорит мама. – Он не достоин никаких подарков!

Я мрачно стою в углу.

– Ну, извините, – говорит Зусман. – Я пойду... Никак не ожидал... Такая неприятность!

Он закрывает за собой дверь.

– Что это ты такое выдумал? – говорит мама. – Человека обидел! За что ты обидел Липу Борисовича?

Я молчу.

– Может, что-нибудь случилось?

Я молчу. Не могу же я сказать, что случилось! Это секрет! Страшный секрет!

– Не можешь сказать, что случилось?

– Не могу!

– Что-нибудь страшное?

– Страшное!

– Ну, тогда вот что: иди сюда, и поговорим. Когда случается страшное, секретов у нас быть не должно. Именно когда страшное. Ты понимаешь?

Я киваю головой.

Мама обнимает меня, я прячу мокрое лицо у нее на груди, и мне становится тепло. И немножко легче.

– Тебе легче?

– Легче.

– Расскажи-ка все, и тебе станет совсем легко. Рассказывай... Липа Борисович тебя обидел?

– Нет! Это я его обидел! – И я опять плачу.

Мама долго гладит меня по голове.

Наконец я успокаиваюсь и рассказываю. Все, как было. Всю эту страшную историю. От начала до конца. Слушайте и вы.

Дело в том, что у Зусмана много разных кусков материи, из которых он шьет костюмы. У него всегда весь стол завален этими кусками. И пол. И диван. Он мне несколько раз давал ненужные куски. Я у него просил, а потом дарил Гизи. А она шила из них разные вещи для кукол. И вот один раз мы сидели у Зусмана: Гизи, Вовка и я. Зусман строчил на машинке, а мы сидели на диване. Вовка показывал нам новые картинки. Рядом на диване лежал большой кусок материи – отрез. Большой кусок всегда называется отрез, отрез на костюм. Потому что он отрезан от еще большего куска. Гизи все время гладила его рукой. Я ее тихо спросил:

– Тебе нравится эта материя?

Она сказала шепотом:

– Нравится.

Я спросил:

– Ты хочешь иметь такой кусок?

Гизи кивнула. И тогда я сразу все решил! Я решил отрезать ей такой материи! Тайком, чтоб никто не видел. Я подумал – пустяки! У Зусмана много материи. Он и не заметит. Я отрезал большой кусок. На другой день, когда мы были с Зусманом вдвоем и он на минутку вышел из комнаты. Тогда я и отрезал! И спрятал на груди. А потом отдал его Гизи. Она страшно обрадовалась! И стала шить из него пальто для своей куклы... И еще что-то. А в семье Зусмана получился скандал. Потому что Зусман открыл пропажу. У него не хватило на костюм. И он обвинил заказчика, что тот ему недодал материи. А заказчик – Зусмана. Вовку тоже допрашивали. Я все слышал сам, когда приходил заказчик. Все они там страшно кричали. Сильнее всех Жарикова – она кричала басом. Я просто не знал, куда деваться. Да и сейчас я не знаю, куда деваться. Потому что заказчик забрал свой отрезанный кусок назад. А я не мог забрать свой кусок назад, потому что Гизи его совсем изрезала. Да если б она и не изрезала, я все равно не мог бы забрать его назад. Ведь подаренные вещи не забирают. В общем, я окончательно запутался... А тут еще Зусман хочет мне подарок подарить. Не могу же я принять от него подарок! Посудите сами...

– И правильно! – согласилась мама. – Подарка ты принять не можешь, пока ты ему не признаешься и он тебя не простит. Если, конечно, простит! Поступил ты очень и очень плохо! Ты украл! Ты понимаешь, что ты украл?

Я в ужасе кивнул. Мне опять стало плохо. Меня даже стало тошнить. И коленки стали совсем мягкими, так что я сел на стул. У меня стали холодные ноги, как говорит Гизи: «Kalte Beine».

– Никогда нельзя ничего брать без спроса! – сказала мама. – Видишь, какую ты кашу заварил... А Гизи знает?

– Нет, – сказал я.

– Ну, это хорошо. Ты ее любишь?

– Да.

– Никогда нельзя ради своей любви делать необдуманные поступки, – сказала мама. – А сейчас мы с тобой пойдем к Зусману. И ты ему обо всем расскажешь. Он хороший человек и, наверное, тебя простит. Но надо все рассказать...

Мы тотчас пошли к Зусману. И я ему все рассказал. И Вовка там был. И Жарикова. Я им всем рассказал. Это было очень страшно! Лучше не спрашивайте меня, как это было страшно. Я все равно не смогу вам этого передать. Но знаете, что самое главное – что сказал Зусман? Не знаете? Он сказал:

– Здрасте пожалуйста! Я всегда говорил: во всем ищите женщину! – и засмеялся. А потом обнял меня и поцеловал. – Ты настоящий мужчина, – сказал Зусман. – Но никогда больше так не делай! Зачем тебе иметь своих неприятностей?

Вот какая страшная это была история!

А «ищите женщину» – это такая поговорка. Она означает, что если где-нибудь совершено преступление, в этом замешана женщина. Конечно, не всегда. Но чаще всего замешана. Это французская поговорка. Старая. Поэтому она сейчас не всегда оправдывается. Она устарела. Так мне мама объяснила. Но в данном случае она оправдалась.